Страницы деревенской жизни
Скачать 3.31 Mb.
|
- Интересные ты вещи говоришь!— Семейкин рассердился, откинулся на спинку кресла.— Есть же в колхозе партийная организация? Бюро? Секретарь? Да и тебя не сторонним наблюдателем послали! Представителем райкома! Собрали бы бюро, обсудили — да строгача! А констатироинть да регистрировать ума большого не надо!.. Сергей почувствовал, как у него забилось сердце, Кровь прихлынула к лицу — не остановиться: Партийная организация там малочисленная, секретарь не освобожденный, и ему не разорваться. Хотя, по моему наблюдению, именно-то на энергии и совести Саши-секретаря все и держится. А что касается обсуждения Меньшова на бюро, то мне кажется это бессмысленным. Да на какой ляд, Олег Олегович, нам нужны такие руководители! И тут Семейкин резко встал. Заходил туда-сюда. - Что за развязность. Ты не понимаешь, что говоришь! Да за такие высказывания!.. Вдруг остановился, пригляделся к своему собеседнику, махнул рукой: - Хватит! Иди!.. После такого резкого выпроваживания нужно было набраться смелости, чтобы идти к секретарю во второй раз. И Сергей решился. - Я опять о том же,— сразу начал Сергей,— о колхозе «Исаевский». Председатель Меньшов там всем опостылел... Семейкин удивленно вскинул брови, покачал головой: - Ну, ты даешь, парень! Настырный же, а! - Олег Олегович, поскольку меня к колхозу прикрепили, считаю своим долгом. Люди-то жалуются, просят... - Какой все-таки ты!— Семейкин в недоумении поцарапал висок.— Где же их взять, золотых да образцовых-то? Где? Трудный вопрос с кадрами руководителей. Самый трудный. - Олег Олегович, я знаю, что в район направлен с курсов Суханов. Я с ним в институте учился. Уверяю, падежный будет председатель. Пошлите его в Исаево. - Суханова? Суханова не-ет. Суханова я сам знаю не хуже тебя. Его или в «Горгачи» или в «Зарю». Вокруг центра надо хозяйства укреплять — лицо района. Областная дорога, машины, туристы, все высматривают, чуть что, возмущаются, разносят... - Вокруг поселка и так есть, кому смотреть за порядком. Здесь послабления не дадут — подтолкнут, подскажут, помогут. А вот окраины забываем. Семейкин налег грудью на стол, взглянул внимательно и как будто ласково, сказал тихо: - Ты только не учи меня, ладно? А что, если тебе взять «Исаевский»? Послушать тебя — способный. - Не-ет, Олег Олегович,— смутился Сергей.— Мне еще рано. Я же себя знаю. - Ну, предположим, ты согласился. А на деле оказалась ошибка, не пошло. Опять я виноват. Все на меня кивают. Ходят ходоки, шлют докладные. Считают долгом рассказать, а дальше их не касается. - Но «Исаевский» надо выручать. Чего доброго, будут жаловаться, напишут в верха... Семейкин сжал губы, помолчал и вдруг энергично протянул Сергею руку: - Ладно. Так и быть. Пошлем туда Суханова. Я почему-то тоже надеюсь на него, какое-то у меня предчувствие доброе. Сергей был у двери, как Семейкин остановил его: - А ты сам-то откуда родом, чей? - Неподалеку, сусанинский. - Коммунист? - Да. - Ну, ладно, иди, еще поговорим. Евгений положил сильные руки на плечи Сергея, восхищенно улыбаясь, рассматривал в упор. - А я смотрю, где-то видел. Где? Родной ты мой, земеля! Все мы, караваевцы, родня навеки!— Он притянул к себе Сергея, стиснул, сильно качнул туда-сюда, приподнял, но не удержался и, увлекая Сергея, полетел на копну. Они упали в духмяную купель. Соломенная труха, колкие остья, соринки посыпались за ворот, от густого хлебного запаха запершило в горле. Евгений опять засмеялся: - Я так рад, понимаешь! Смотрю, где-то видел! Где? А теперь я тебя вспомнил! Как ты попал-то сюда? Откуда? - В управлении работаю. Послали тебе на помощь. - О-о, брат! Выбился в люди. Значит, представителем? - Да. Считай, что тебе теперь повезло. Свой, караваевский, не выдаст. - Вот это точно, брат, повезло. Думы тяжкие, сурье-о-оз-ные — голова кругом.— Евгений сдавил кончиками пальцев виски.— А думать тоже надо, как ты думаешь? Надо? Надо, во-от. Это тоже дело полезное. Я ведь в Вохме работал. Там пред у меня был, всем предам пред. Встанет в три часа и до одиннадцати вечера мотается по колхозу, никому покою не дает. В том числе и мне, конечно. В четыре уже в окно стучится. Все наставлял: контроль и контроль, самолично, не доверяй, только самолично — утром наряд дал, вечером обязательно проверь. Замучился я с ним. И сам себя он измучил, в пятьдесят лет одышка, как у старика, лицо — морщина на морщине, то и дело за сердце хватается. Куда как заботливый, душой болеет, а дела не идут, не идут, вот и все. Народ на него положился: «Корней Васильевич позаботится, Корней Васильевич распорядится, Корней Васильевич отчитается...» Подрягался я с Корнеем Васильевичем, подрягался, нет, смотрю, толку все равно не выйдет, надо куда-то деваться, вот и попросился на курсы председателей. Как ты думаешь, одолею эту ношу, а? - Одолеешь, Евгений, как тебя... - Прохорович, но, разумеется, для тебя Женька, разве что при народе повеличаешь. - Сможешь, Женя, сможешь, я знаю твою хватку. Для тебя, бывало, и деканы не авторитет. - А-а, про Исупову-то, ну тут, брат, явная мерзость, всем осточертело. А вот бывает мерзость сокрытая, потаенная, завуалированная, одна только полировка блестит,— вот тут намучаешься докапываться, пуп сорвешь. - А ты, вижу, взялся по-боевому, каждый день в пять утра планерка,— сказал Сергей. - Взялся за гуж — не говори, что не дюж. А впрочем, все эти ранние планерки — ерунда. Их можно проводить и в три утра, ума большого не надо. - Думаю, что расторопность тоже очень важна в нашем крестьянском деле. - Важна, если делом обеспокоены все. А иначе руководящий пыл не впрок, иначе весь заряд души, как бы он высок и яростен ни был, пока дойдет по административным инстанциям до исполнителя, погаснет. За спиной послышался вздрагивающий гул трактора. Подъезжал «Беларусь» с тележкой. Поравнявшись с копной, трактор остановился. Из кабины тяжело выпрыгнул Василий Иванович. В тележке, опершись о борт, сидела Киселева, растерянно смотрела на землю. Василий Иванович подошел, вытянув клешнястые руки, предложил: - Ну-ко, давай сниму. Давай-давай, не бойся. Но Киселева сконфуженно отмахнулась: - Ой, что ты, Василий Иванович, сама слезу. Она подошла к другому борту и спустилась по колесу. Василий Иванович, подойдя, сразу загромыхал своим на редкость густым голосом: - Слаб ячмень, слаб. Загорай тут, простаивай часы' Вот ты, Евгений Прохорович, сказал, с тонно-километра будешь платить. Вчера я сделал три ездки. Чего я заработал? Сергей между тем искоса наблюдал за стоящей чуть поодаль Киселевой. Она стояла засунув руки в карманы голубого опоясанного плаща, задумчиво глядя куда-то мимо комбайнов, в даль окаймленного латунно-желтым березняком поля. И было странно догадываться: о чем она думает, о чем так неизбывно печалится? Неужели этот тревожный, осенний свет так глубоко осветил ее сердце?.. Она оглянулась и медленно пошла по стерне. И в походке ее чувствовалась та же настороженная задумчивость, робость и даже, казалось, нелюдимость. Один комбайн круто свернул с загонки и, покачиваясь, на неровностях, поехал к трактору. - Лапин это, плут первый! — зарокотал Василий Иванович.— Проверьте у него бункер-то — недожал, даю гарантию! - А это мы сейчас узнаем! — весело крикнул Евгений. Комбайн медленно вырулил к тележке, встал. - Обожди, не выгружай! — крикнул взявшемуся за рычаги Лапину Евгений и стал подниматься по лесенке. Лапин сразу смикитил, замахал рукой, заартачился: - Чево? Чево еще? Некогда мне, некогда! — и тут же включил разгрузку. Евгений проворно проскользнул у барьера, встал на сиденье, дотянулся и отбросил крышку бункера. - О-о! Что же ты делаешь, брат! Еще жни да жни, целая четверть! - Чево! Чево! — кричал, суетясь, Лапин.— Какая проверка! Выгрузка идет, какая проверка! - Нельзя так. Кого ты обманываешь? Ты же своих товарищей обманываешь! — покачал головой Евгений и сам перевел рычаг:— Давай не будем скандалить, езжай дожинать! Но Лапин не унимался, единственный выход у него — ругаться, злиться, грозить: - Выгрузка идет, а они с проверкой! Не буду работать! Куда комбайн подогнать? День отработаю, а вечером поставлю! Включил скорость, комбайн дернулся, затряслись, задребезжали цепи, улегшаяся было пыль снова взвилась облаком. - Машинных-то весов нету, первый бункер свешали на амбарных, а потом на глазок, вот и жульничают,— забасил Василий Иванович. Евгений смотрел в поле с озабоченностью, молчал. Потом подхватил Сергея под руку, повел к дороге. - Все думаю, что делать? Работать как? Ну немыслимо же проверять и проверять! Просто физически это невозможно сделать! Хорошо, мы тут оказались, а уйдем? Возле каждого комбайна надсмотрщика не поставишь! Но могу ли я, руководитель, быть спокойным? Могу ли понадеяться: наряд дал — выполнят с честью? Никогда! Можно ли так работать? Оказывается, можно. И работаем. Вот в чем нелепость!.. Сергей потрепал его по плечу: Ладно, успокойся. Еще только приступил. Вот обожди, пройдет время, притрешься, приноровишься — пойдет дело на поправку. - Что-то надо делать! А работать в роли погонщика — уж лучше не работать! Впереди просвечивал зеленью прогал. Вышли на поляну, засаженную какой-то необыкновенно пышной длинноигольчатой сосной. Ряды ровные, ни одно деревце не выбилось, будто по линейке посажены, посеченный лозняк сложен в кучи, но перекопанные когда-то приствольные круги опять затянуты травой. Подошли к деревцу. Евгений взял в ладонь тяжелую мягкую лапу, словно поздоровался, подержал. Затем вытащил пару хвоинок, растер, принюхался. - Странно, что за сосна? Новый вид какой-то. Откуда-нибудь завезли? И только тут Сергей вспомнил: - Кедр это! Это же Стукачевская поляна! Был такой лесник, Стукачев, летом помер. Его работа, никто не обязывал, а он сам... - Стукачев? Раньше председателем работал? Слышал. О нем хорошо отзываются. - Память о себе оставил, Стукачевская поляна. Колхозу придется взять под свою заботу, посажено-то внепланово. - Ну и возьмем. Теперь что не взять — вынянчены. Опять коснулись дел — никуда от них не денешься, не отгородишься,— и все же умильное настроение пропало. Заботы, заботы... Что ж, такова жизнь. И кто знает, когда бывал более счастлив Стукачев? То ли в минуты таких вот безмятежных прогулок по осеннему лесу, то ли в дни обступивших неотложных и трудных колхозных дел? К деревне подходили со стороны ферм. Еще издали Сергей заметил подкову свежекраснеющего земляного вала, спросил: - Подъездную дорогу начали строить? Евгений, все время шагающий молча, оживился: - До дороги очередь не дошла. Тут другое. Золотую жилу перекрыли. Колхозные деньги уплывали прямо в овраг. Чего смотришь? Навоз, которому для этих полей цены нет, прямо в овраг тек. Там и канава была прорыта, чтобы с этим вонючим добром не канителиться. Я как увидел, поразился. Тут же и обваловали. Теперь валим в это скопище солому прошлогоднюю, торф, пусть все перепревает, по морозу начнем вывозку на поля. В новом, белеющем стесами загоне гуляли головастые телята, трясли широкими ушами, взбрыкивали, мычали. Прижавшись грудью к пряслине, стояла телятница в сером перепоясанном халате, гладила голову теленка, цапающего языком рукав, прихлопывала по тупой морде. Услышав говор, телятница обернулась, и Сергей узнал Раю. Евгений остановился у подбитого коровами грибообразного стога. Заговорил, глядя под ноги, в голосе вдруг зазвучала повелительная твердость: - Я сейчас уеду в Судиславль, с Семейкиным надо несколько вопросов решить. Ты сегодня отдыхай. Завтра к семи часам приходи в контору, поговорим о делах. Ну, пока,— неожиданно сдержанно, почти сурово пожал протянутую Сергеем ладонь. 2. Как в доме родном Грибы лежали вокруг холодного, слезящегося родниковыми каплями ведра. Запотевшие шляпки маслянисто блестели. Сергей, радуясь, собрал в широко раскрытую пятерню славную находку, ткнул плечом дверь, шагнул через порог и остановился пораженный. В сенях под толстым перекладом горела лампочка, и в ее мягком желтоватом свете казались каким-то райским чудом, сказочным волшебством рассыпанные всюду грибы. Они хрупкими нежными горками лежали и на застланном ржаной соломой полу, и на лавках. Покоились, уже почищенные и обрезанные, в облитых тазах, в кадушках, в кастрюлях, в противнях. Со всем этим грибным царством, присев на корточки с ножом, управлялась Валентина Федоровна. Она повернула к Сергею участливое лицо, приветливо ухмыльнулась и, смахнув тыльной стороной ладони выбившиеся из-под платка волосы, поднялась. - А я тут, как клуша, все свободное время просиживаю. Завалили,— сказала она, словно бы признаваясь в нерасторопности – вот, дескать, накопила целый ворох. Сергей смятенно держал на ладони находку. Хотел удивить, обрадовать — смешно! - По дороге вот увидел,— сказал он.— Подобрал. - Как же, как же,— согласно закивала Валентина Федоровна, принимая.— Какие хорошенькие! Сергей разглядывал заполнившую сени сырым ароматом плененную грибную рать. В противнях на порезанной, матово отсвечивающей соломке корешковым срезом вверх лежали шляпки беляков. Корешки их вместе с подбереезовиками, округлыми красноголовиками, очищенными, нежно желтеющими маслятами помещались в двух кастрюльках, были припасены для отваривания. Горка соленух — разноцветные сыроежки, посиневшие на срезах подгрузди, дремуче-темные с проступающей розовостью чернушки, завсегдашние чумазей сухарки, мохнатые, словно бы в красноватом инее, волнушки, попутники, белянки, несколько пуговичек рыжиков... А на полу еще не разобранная мусорная груда всякой всячины. И на самой верхотуре этой, кажется, трудно отдувающейся живой груды — целиковый беляк-богатырь. Шляпка толстенная, чуть тронутая желтизной, в сухих скользких морщинах. Корень в обхват ладоней, в глубоких трещинах, и на самом основании, проросшем корневищами трав, высверлено дупло, в котором скованно шевелится тускло-латунный червь-проволочник. Рядом на разостланной клеенке лесной хлам, вечно сопутствующий грибникам. Вперемешку с желтыми, красными, пурпурно-зелеными листьями чего только нет — рыжая хвоя, голубые лишайнистые сучочки, еловая кора, рябиновые ягоды, крылатое березовое семя и целиковые сосновые шишки. В уголке на приткнутой к стене лавке стояла под гнетом маленького кремнистого камня-окатыша шайка. Из-под деревянного кружка высовывались стебли и зонтики укропа. Выскользнувшие сыроежки висели в густом рассоле, разбухшие, потемневшие. Возле тонкой переборки объемистая, только что пропаренная кадка, из широкого нутра трет теплый, пахнущий опаленным можжевельником пар. Все готово к засолке. Глубокий таз вымокших, промытых добела соленух, тарелка с начищенным чесноком, пучок пожелтевшего укропа, растолченная соль в блюдце. Удивляли висевшие на деревянном костыле пленки сушеных белых грибов, этакие длинные ожерелья потускневшего, скрученного жаром серебра. - А вы проходите, проходите,— говорила Валентина Федоровна, окунув лицо в душное облако пара, и принялась застилать дно кадки укропом.— Я вот сейчас, засолю быстренько. Сергей, сняв сапоги, вошел в избу. И здесь под широченными потолочницами всесильно и вольно гулял грибной запах томящихся в печи беляков. Терпкий, волнующий дух надежно-деловой и несуетной крестьянской осени! Он прошел в свою боковушку: Сергей называл ее своей — так успел обжить и полюбить тихий укромный уголок этого доверчивого, располагающего к себе простотой и добром дома. Раздевшись, потрогал белое зеркало печки, оно было горячее, руку жгло. Понятно, что Валентина Федоровна топила каждый день из-за грибов, этот товар такой — в свежем виде хранения не терпит. Постояв, прижавшись спиной к печи, потерпев знойное, быстро растекающееся по телу жжение — лицо сразу охватило жаром,— вышел в комнату, присмотрелся. Никаких новшеств. Знакомое скромное убранство и та же безукоризненная чистота и опрятность. Торопливо вошла Валентина Федоровна с заполненным шляпками белых противнем. - Вот так и живем в вечном труде,— сказала опять как-то виновато ухмыльнувшись.— С сеном управились — начались огороды, с огородами разделались — новая напасть, грибы. Хорошо еще, на двухразовую дойку перешли. Сейчас я вам соберу пообедать. Послышался стукоток кочерги, задребезжал вытаскиваемый противень, зашебуршала солома. По избе разлился свежий дух завяленных грибов. Через несколько минут на столе появились тарелки. Грибной суп, забеленный сметаной, жаренные с яйцом маслята, отварные шляпки боровиков в зеленом крошеве лука, соленухи с картошкой. Сергей ел в охотку, удивляясь тому, что ест грибное в этом году впервые. «Как же так, коренной крестьянин?» — вертелось в голове. Дверь резко открылась, ударилась скобой в стену. На пороге, болезненно кряхтя, появился согбенный в поясе Филоретыч с корзиной через плечо. Осторожно распрямился, сдернул с плеча березовую вицу, корзина по бедру съюзила на пол. - Ой-ой-ошеньки,— вымолвил он, переводя дыхание и покачивая занемевшие руки.— Вот мы и дома наконец. Да-а... Валентина Федоровна вышла на кухню, встала, опершись плечом о косяк, сочувственно смотрела на отца. - Ну вот мы и добрались из дальних краев, этова-тово! — сказал уже веселее, с прищуром рассматривая сидящего с журналом Сергея.— Вижу, наш Сергей Сергеевич? Наш уполномоченный? Рады встретить, рады! Валюш, Валюш, чаю мне, чаю! Сразу две объемистые кружки поставила перед ним Валентина Федоровна. Он, сдерживая порыв, приладился, обмочил губы, облизнул и пошел хватать, обжигаясь и вздрагивая. Опустошив обе кружки, Филоретыч попросил еще, но уже не торопился, катал за щекой сахаринину, смаковал удовольствие. - Много нынче грибов? — спросил Сергей. - Носят. Говорят, и вокруг Исаева полным-полно. А я все под Новоселье хожу. Далеко, но места знакомые. Каждый кустик свой. Знаю, куда заглянуть, а где мимо пройти. Вот и полнится корзина. Тянет еще и на родную землю посмотреть, подышать, родник послушать, водицы испить. Я, как мимо иду, обязательно заверну, глоток да глотну, да-а... После чаю Филоретыч осоловел, одолевала позевота. - Пойди отдохни до фермы-то,— подсказала Валентина Федоровна. - А и верно, надо полежать. Он тут же поковылял к приставленной к полатям стремянке. Укладываясь, поскрипывал сухими полатницами, предупредил: - Ты корзину-то не тронь, я после фермы разберу. - Да где уж мне, отец, когда я буду. У меня вчерашних целый ворох. Видите ли, принес в избу — похвастать,— сказала с упреком Валентина Федоровна, взяла под самую дужку загруженную корзину и вышла в сени. Отдохнув, Филоретыч взял корзину, сел с ножом на порог, принялся чистись и раскладывать по расставленным кастрюлям «лесное мясо». Николай стал закрывать наряды — разложил на столе тетрадки, форменные бланки, вытащил из-за тумбочки счеты. И только Сергею нечего делать. Он пересел поближе к порогу, смотрел, как Филоретыч бережно доставал грибы, придирчиво осматривал, чистил, резал. Сердце его радовалось. Он чувствовал себя, как в доме родном. Все тут понятно и привычно любимо. - А вот этого мерзавчика подобрал на обратном пути, — Филоретыч поднял коренастый с белой бороздкой поперек шляпки гриб. Он умолкал, пыхтя счищал лезвием въевшееся крошево торфяной земли с воронкообразных завитых сухарок. Под ножом проступала сочащаяся молочком мякоть. Но вдруг легко поднял щупленькую белую голову, весело спросил: - Как наш новый председатель, приглянулся ли? - Мне показалось, толковый,— скрыл прежнее знакомство с Евгением Сергей.— А вам нравится? Филоретыч ответил не сразу, покопался в корзине, вытащил боровика, повертел с улыбкой, понюхал. - Как тут сказать?.. Какой-то он странный. Все ходит, ходит молчком. Но глаз въедливый, подметливый и хитроумный. Ходит, соображает что-то про себя. А позавчера, этова-тово, я молоко меряю, он встал сзади молчком, ну словно током в затылок-то, неприятно, прямо оторопь берет. А потом разговорился. «Вот вы, говорит, старый человек, всю жизнь на колхозной работе, скажите: изменился ли как-то с годами колхозник?» Я говорю: «Как не изменился, конечно, изменился. Раньше, считай, сознательность была, переживание за землю, работали не покладая рук, хоть и платили-то шиш, крестьянин на старой закваске был замешен. Теперь, говорю, не урожай выращивают, а наряд выполняют, выполнил — получи деньги. И весь спрос — за наряд. А земля — она в отдельности, ничейная».— «Ну вот вы, говорит, старый человек, видите несуразицу, ну дай бы вам волю, что бы стали делать?» — «Дисциплину, говорю, надо поднимать, чего больше. Спрашивать как следует, а то распустились».-— «Значит, говорит, строгостью. А как сделать, чтобы без нажима, чтобы своя тяга в душе была?» — «Как же, говорю, без строгости, без строгости нельзя, совсем дело загубишь».— «Ну что же, говорит, понятно». И пошел по коридору. Не знаю, что выпытывал, для чего? Какой-то он странный. - Ты, отец, придираешься,— вступилась Валентина Федоровна.— Чего тебе непонятно? С умом человек, грамотный, хочет как лучше, вот и советуется, спрашивает. Чего непонятного? Меньшов, бывало, зайдет на ферму с похмелья, глаза вытаращит, заорет, а толку что? Начнешь спрашивать о помощи, один ответ: выше лба уши не растут. - Ну, Меньшов пустое место... Что Меньшова вспоминать? - А этот все доходчиво, внимательно, честь по чести. Культурный человек, сразу видно. Говорю: «Евгений Прохорович, сапог-то дояркам нету, беда». Послал тут же машину в Кострому, привезли. А у Меньшова, бывало, один ответ: «Нету», да еще и озлится, чего, мол, беспокоите но пустякам. - Да я ведь не хаю. Опять же как-то мне сказал: «Я, говорит, не на одну пятилетку сюда приехал». Щелкавший косточками счетов Николай поднял голову, навострил ухо. - Хочет корни пустить в нашу землю,— сказал и он в защиту нового председателя.— Размечали мы с ним площадку под садик. Наказывает, чтобы солнце било по всем окнам, главное — солнце. Разметили. «А теперь, говорит, пойдем дальше, покажу, где дом строить». «Какой дом?» — спрашиваю. «А мне, говорит. Что, я и буду все по квартирам?» Пришли на пепелище к Семечкину. «Вот здесь, говорит, и стройте, надо порядок сомкнуть». Потом вытащил листок, смотрю, дом начеркан, размеры указаны. «Вот такой, говорит, и рубите». Смотрю, дом как дом, с верандой, с двором, только непонятна какая-то площадка между окнами. «А это, говорит, балкончик, пусть детки по утрам зарядкой занимаются». Я глаза выпучил, а он: «Чего смотришь? Будет и у меня семья. Что я, бобылем жить приехал? Балкончик, говорит, можешь даже и пошире, и обязательно на солнечную сторону, на солнечную, понял?..» - С библиотекаршей Раей у них крепко завязалось,— с улыбкой сказала Валентина Федоровна.— Хозяйка-то его, старуха Куприянова, сказывает, каждый вечер у Раи пропадает. А что? Девушка уважительная, добрая. Хорошая получится пара. 3. Решающий разговор Суханов сидел в кабинете, когда Сергей пришел утром в контору. Мокрые, расчесанные крупной расческой волосы — прядка к прядке — лоснились. И «крылышко» прибрано, покоилось на крутом выпуклом лбу. Сергей огляделся, даже от стен, неоклеенных, в сахаристых потеках смолы, казалось ему, веяло теперь новью, какой-то надежно-чистой и честной силой. Он повернулся, взгляд уперся в две огромные матовые коробки с никелированными длинными ручками. - Это что, сейфы нового преда? — спросил Сергей. - Сам ты сейф! Холодильники. Для садика поступает оборудование. Да, а ты как думал? Ну садись, садись,— поторопил он Сергея. - Для садика? А я думал, тебе для комфорту. Начальники, знаешь, любят, чтобы под рукой — и прохладительное, и горячительное. Гость заявился важный — надо угостить, иначе и не беседа. Ты это учти, Евгений Прохорович. - Ну еще бы, учту. А пока, извини, разговор наш пойдет насухую,— притворно сконфузился Евгений. Сергей захохотал. Евгений уже сидел на своем председательском месте, посерьезневший, отрешенно-собранный, деловой. - Итак, я возглавил колхоз,— сказал Евгений твердым, но каким-то бесстрастно-официальным голосом.— Меня выбрали. На меня пал выбор, надежда. Я должен повести дело к наибольшей выгоде, как это и соответствует человеческому интересу. Не средненько и не выше средненького, тем более не шалтай-болтай, а, подчеркиваю, наиболее разумно, с наибольшей выгодой. Как это сделать? Евгений уже горячился, от намеренно хладнокровной сухости не осталось и следа. Он говорил, встряхивая головой, пристукивая плотно сжатой ладонью, и его чистенькое «крылышко», кажущееся в отсвете окна рябеньким, затрепетало, задергалось. - С выгодой наибольшей... Представь себе: пусть мы распрекрасные руководители, семи пядей во лбу, все силы отдаем работе, сообразительные, дельные, как говорят, деловые. Но не меняя существующей формы организации труда, сможем ли с наибольшей-то выгодой? Нет и нет. Покуда каждый не будет чувствовать душой, всей шкурой , что и он такой же хозяин, как председатель или директор, не пойдет дело к наибольшей выгоде. Люди притерпелись, привыкли и смотрят, скажем, на замороженную картошку или на гибнущий лен, как на нечто само собой разумеющееся. Конечно, повозмущаются отдельные личности, повздыхают, но и только. Бесхозяйственность развращает молодежь. И очень трудно, а может быть, и невозможно, ничего сделать, не искоренив этого зла. Все наше благосостояние — от земли. А.как мы на ней работаем? По наряду, с толчка. По наряду вспахал, по наряду заборонил, по наряду посеял. По наряду поехал жать. Выручка осязается на рычагах трактора, на летящей ленте траков. Вечером можно подсчитать гектары, тонны, прикинуть, посетовать: «Вчера двадцатку зашиб, а сегодня и пятерки не выходит». А урожай? Это что-то такое отдаленное, призрачное. И о нем пока можно не думать. Цепь разорвана, звенья ее обособлены и работают каждое само по себе. Приведу один пример из местной жизни. На той неделе убирали в Головине пшеницу. Смотрю, по всему полю площадки бурьяна, словно бы специально возделана эта нечисть. Заинтересовало. Раздвинул я колючки, вижу, скелет березы — и все понял. В прошлом году, оказывается, гут было клеверище, скирды сметали на кроны, зимой клевер увезли, а кроны остались. Пахать послали Сергованцева, и тот, вместо того чтобы их зацепить плугом и стащить, взял да и опахал. Трактористу-культиваторщику уже проще: Сергованцев виноват. Потом обсеяли. Ни агроном, ни бригадир, ни председатель не побывали на том поле, понадеялись — а везде успеть физически невозможно. И вот бракодельство. По всему полю пропасть сорняков, считаем урожай... Я разговаривал с Сергованцевым, он краснел и смущался: «Как-то так получилось...» Я понимаю Сергованцева, логика постановки дела толкает его на такой шаг. Есть норма, есть расценка, ну и шпарь, зарабатывай. Стаскивать березы — тут другой наряд, другая расценка. Хотя бы сообщил бригадиру — поле не подготовлено. Но терять время — терять деньги. Сергей слушал не вмешиваясь, не перебивая. - Работать от урожая и на урожай! Потребуются довольно деликатные расчеты, тут главное — все-все предусмотреть, не забыть ни одной мелочи. Но это, как говорится, дело техники. Вчера я ездил к Семейкину советоваться насчет перестройки. Долго беседовали. И, знаешь, обрадовал он меня, уцепился за мысль, поддержал решительно. «Давай, говорит, дело наиважнейшее, будем всячески помогать, подключим управленческих экономистов, а как год отработаете в новых условиях, соберем районную конференцию, подведем итоги, будем переводить на новые рельсы другие хозяйства». А собственно, благодарить-то надо простой народ. Днями ходишь, слушаешь, что говорят, вникаешь. А говорят все по существу, в самую точку бьют. Послушаешь, и слух настоящий прорезывается, глаза зорче смотрят, становится ясно: нельзя так. Надо перестраиваться, надо. Пытаюсь представить, как это все будет. И сдается мне: интересно, увлекательно, серьезно. - Все это так,— вставил Сергей.— Но ломка пойдет трудно, очень трудно, это надо иметь в виду. - Да, будет нелегко, но я чувствую в этом правоту и не отступлю. А главное, райком нас поддержит. Вошла Люба с пачкой бумаг, сказала: - Как будем зарплату выдавать? Банк отказывает, мы на просрочке. - Да. Положеньице...— Евгений почесал затылок.— Это надо же умудриться при таких закупочных ценах работать с убытком! Поеду сам, придется на колени вставать, новому председателю, надеюсь, сделают одолжение. Люба ушла. Евгений, отвернувшись к окну, задумчиво смотрел на усыпанную листом улицу. - Вот так и живем, товарищ уполномоченный, не ждем тишины! — опять же бодро заговорил он.— Теперь выскажусь по некоторым кадровым вопросам. Сашу-секретаря ты знаешь? Как он, по-твоему? - На своем месте. Человек совестливый, честный. - Во! Я такого же мнения! — подхватил Евгений.— Только вот насчет «своего места»... Он у нас и за шофера, и за тракториста, и за механика. Везде Саша, Саша, Саша. Не разорваться человеку. Получается: партийная работа как бы между прочим. Райком дает комиссара освобожденного. Саша справится, но поучиться ему будет нелишним. Я с ним разговаривал, он согласен. Дело за коммунистами: если изберут, он поступает в партшколу на заочное отделение. Далее, товарищ уполномоченный,— пристально, с некоторой загадочностью щурился Евгений.— Буду лупить напрямую: чем тебе штаны в управлении протирать да на побегушках служить, предлагаю живую творческую работу главного агронома. - Мне, главным агрономом? — изумился Сергей. - Чего ты застрял в управлении, бумажная же, канцелярская канитель! А здесь простор — твори, выдумывай, пробуй. Ты же характером-то, вижу я, вольный парень, жизнелюб, ну а какая к черту жизнь по инструкции да но телефону! - Ошеломил ты меня! Не могу опомниться! — сказал возбужденно Сергей, но душа его уже высвечивалась ликующей радостью обновления: а что, если в самом деле? - Вижу, ты — за. Давай пять,— тянул Евгений руку.— Будем вместе, по-караваевски, биться за новую жизнь. - Меня не отпустят. - Отпустят. Позвоню Семейкину, и договоримся. Согласен? - А как же с Надеждой, агрономом вашим? - С Надеждой я разговаривал. Она не против. В самом деле, какой сейчас она агроном? Двое маленьких ребят, и устроить некуда. Форсируем строительство яслей-садика. Ее определим заведующей. Все и будет складно: она при работе и дети рядом. Ну что, согласен? - Согласен. Они встали, с размаху сцепились ладонями, крепко, с шутовским покрякиванием хлопали друг друга по плечам. - А я знал, что ты сразу согласишься,— сказал Евгений. - Почему? - Проницательный я, насквозь человека вижу. - Смотри-ка! Сергей не стал задерживаться. Но, выйдя на улицу, остановился. Улица свежо светилась палым листом. У заборов, у тына целые желтые сугробы. Венцы, зауголки, наличники, завалинки, карнизы — все подсвечено снизу мягким рассеянным светом сгорающего листа. Скипидарно-горький привкус воздуха сбивает дыхание. Где-то в конце деревни раздавались дробные хрусткие стуки. То одиночно-мерные, то сбивчиво-парные, то вдруг всплеск какой-то, переполох, неразбериха — каждый на свой лад. И еще стукоток топоров за прогоном, в гуменнике тоже рассыпчато-торопливый, вразнобой, но только поглуше.. Поднявшись на взгорье деревни, Сергей увидел белеющую стесанными бревнами дворину Семечкина и квадрат начатых срубов в два-три венца. Сидевшие на бревнах плотники махали взблескивающими топорами самозабвенно и легко. Щепки взлетали что играющие рыбешки. Сергей, пока шел, шурша листом, к дому Валентины Федоровны, все навострял ухо: прекрасен звук поющих под топором смолистых бревен. СОДЕРЖАНИЕ Об авторе……………………………………………………………. Путь далек лежит… Часть первая Этажи родного дома………………………………………………... Голод………………………………………………………………… Семья………………………………………………………………… Старшая сестра Валентина…………………………………………. Вторая сестра Зинаида……………………………………………… Третья сестра Нина…………………………………………………. Младшая сестра Антонина…………………………………………. Брат Владимир………………………………………………………. Про меня «поскребышка»………………………………………….. Часть вторая Соседи по деревне………………………………………………….. Братья Петровы……………………………………………………... Елизавета Грибкова………………………………………………... Жидковы……………………………………………………………. Фионины-Каяновы-Ивановы……………………………………… Чистая вода для прохожих………………………………………… Куломзины………………………………………………………….. Татьяна, Александра и Мария Филлипьевна……………………... Солнцевы……………………………………………………………. Бабушка Авдотья…………………………………………………… Сестры Петровы……………………………………………………. Что в памяти моей………………………………………………….. Рецензия Игоря Дедкова…………………………………………… Новоселье. Повесть-хроника……………………………………… |
Похожие:
 | Деление на страницы сохранено. Номера страниц проставлены вверху страницы. (Как и в журнале) | | В этой серии нового электронного издания бул пользователям Библиотеки предлагаются материалы, раскрывающие малоизвестные страницы... |
| «Літературна Україна», «День», «Донецкий кряж», «Дзеркало тижня», «Голос України», «Високий замок», «Крымская правда», «Чорноморські... | | В этой серии нового электронного издания бул предлагаются материалы, раскрывающие малоизвестные страницы жизни и творчества писателей,... |
| «Літературна Україна», «День», «Донеччина», «Дзеркало тижня», «Голос України», «Високий замок», «Первая Крымская», «Чорноморські... | | «Донеччина», «День», «Дзеркало тижня», «Крымская правда», «Газета по-українськи», «Зоря Полтавщини», «Деснянська правда», «Високий... |
| «Донеччина», «Голос України», «День», «Крымская правда», «Кримська світлиця», «Зоря Полтавщини»«Дзеркало тижня», «Високий замок»,... | | В этой серии нового электронного издания бул пользователям Библиотеки предлагаются материалы, раскрывающие малоизвестные страницы... |
| В этой серии нового электронного издания бул пользователям Библиотеки предлагаются материалы, раскрывающие малоизвестные страницы... | | В этой серии нового электронного издания бул пользователям Библиотеки предлагаются материалы, раскрывающие малоизвестные страницы... |